«Лучшие ансамбли, лучшие музыканты никогда острых, серьёзных тем не чурались. Примеров сколько угодно. Ещё до введения мер по борьбе с алкоголизмом появилась «Баллада о Пьянстве» «Машины времени» и остросатирические песни группы «Примус» Многие злободневные вопросы поднимают «Аквариум» и «Зоопарк». Практически ни один серьёзный ансамбль не обходит в своём творчестве угрозу появления нового мещанства, «вещизма», бездуховности. Это колоссально важно. Рок — сейчас, пожалуй, единственная форма музыки, в которой социальная проблематика — в прямом и завуалированном виде — составляет плоть и кровь». Так писали о русском роке в его звездный час, в угар перестройки. А что такое «русский рок»? Известно только, что он постоянно жив. А если жив, значит, есть, или, хотя бы, был. Значит надо попытаться выяснить, откуда он хотя бы взялся.

Говоря о «русском роке», часто упускают из виду, что во многом рок как образ жизни заменял для молодых людей, выросших в «атеистическом государстве», веру, счастливо соединяя в себе и модель социального поведения и религию. Говоря об увлечённых роком следует вспомнить, что они не только слушали своё, не только одевались по-своему, но и работали по-своему, строили отношения тоже по-своему.

Знак инаковости наложил пожизненный отпечаток на всё в их личности. Разумеется, речь идёт о единицах, а не о миллионах, выросших под советскую эстраду или песни Аркадия Северного. Поневоле возникают ассоциации с некой сектой. И ассоциации эти во многом не напрасны. Ничего так не роднит русский рок с сектантскими движениями XVIII–XX веков, как эта инаковость, чуждость магистральному развитию общественной жизни. Одинаковы и причины, их породившие. Если сравнивать идеологический диктат КПСС с идеологическим диктатом официальной Православной Церкви в России после Петра I, то мы найдем много общего. Общая забюрократизированность, зависимость церкви от администрации, часто формальное отношение части священников к духовной жизни паствы, настороженное отношение к любой инициативе, к любым вопросам на фоне «неправедного жития» самих проповедников отвратило множество желающих верить людей от церкви официальной и заставило их искать утешения в лабиринтах альтернативных вероисповеданий.

Как правило, эти «горячие сердца» были люди молодые. Истину искали в сектах. В 40-х годах XIX века, например, в Петербурге была обнаружена странная секта, поклонявшаяся Наполеону Бонапарту, в качестве то ли мессии, то ли предтечи. Поклонение выражалась в самозабвенных плясках перед бюстом императора. Сектанты были высланы в Сибирь, а бюст императора, перед которым возжигались благовония и по слухам совершались некие заклания, затерялся в хранилищах МВД. Чем не современные поклонники БГ или «Коловрата», устраивающие свои пляски вокруг бюстика другого любимца-«диктатора», с молебнами перед постерами героев и автографами кумиров… Только вот Сибирь они уже освоили, ведь оттуда на черноземье привезли «ГрОб»…

Для всех без исключения религиозных движений, не вписывающихся в каноны официальной религии, была свойственна альтернативность, неформальность. Собственные правила жизни и веры, зачастую нелепые, почти всегда заимствованные, но ни в коем случае не «одобренные правительственной цензурой». Кроме того, почти для всех сект, что в эпоху Николая I, что в брежневскую эпоху, были характерны ритуальные пляски, приводящие к экстазу и сопровождаемые песнями на слова собственного сочинения, создаваемые иногда непосредственно во время радения-сейшена.

«Русский рок», в общем-то, тоже был одной бесконечной песней протеста. В России есть некая группа граждан, которая других песен не поёт, и так уже лет двадцать. Причем у группы этой нет ни определенной социальной, национальной или профессиональной привязки. Но численно, в смысле процентного отношения к остальному населению, она остаётся неизменной, весьма небольшой. «Русский рок» явился прямым продолжением «шестидесятничества». Свидетельство Александра Житинского — эксперта по «русскому року»: «те же темы, те же идеалы, только слегка подправленные временем. Вспомним. «Вот стоят у постели моей кредиторы. Молчаливые Вера, Надежда, Любовь», — у Окуджавы, а у Макаревича: «Мы строили лодки и лодки звались Вера, Надежда, Любовь». Или: «И друзей созову, на любовь свое сердце настрою, а иначе, зачем на земле этой вечной живу» — у Окуджавы, и «эти несколько дней я мечтал об одном, я мечтал об одном, мой друг, чтоб собрать всех друзей за одним столом и увидеть как свят наш круг» — у Макаревича.

Как только номенклатура переварила неформальную культуру 1960-х, на смену ей выскочил нонконформизм 1970-х, а с ним показательно презирающий материальные и служебные блага «русский рок», пришедший на смену окончательно «продавшейся большевикам» бардовской песне.

Никто не сделал большего для рождения и успешного существования фантома под общим названием «русский рок», как родная советская администрация, а конкретно — культурно-идеологическая администрация. Чем больше разогнанных концертов, репрессированных и «павших от рук кровавой гэбни» музыкантов, тем оглушительней успех, тем меньше ответственность по отношению к исполняемым вещам. «Пипл всё схавает».

Успех шестидесятников, во многом обеспеченный их инакомыслием, семидесятники-рокеры восприняли как векторную составляющую корпоративного успеха. В совокупности с безудержной фарцовкой (средняя гитара стоила годовую зарплату рабочего), все-таки нехарактерной для шестидесятников, это инакомыслие-на-публику дало именно тот социально- культурологический феномен, известный как «русский рок». И никаких других аналогий, как сравнение с классической деструктивной сектой, на ум не приходит. Сначала неофиту под бестолковый шум (ведь музыкой то издевательство над инструментами, которое до сих пор издают бонзы стиля, назвать трудно) объясняли, «как ужасен этот мир».

Если рок крепко угнездился в голове неофита и клиент созрел, его облачали в соответствующие «бебехи» и признавали своим. Но добраться до вершины, где живут повелители рока, неофит не может, сколько бы он не терзал струны или ударную установку. При этом пользователь остаётся с ушатами негативных эмоций вылитых на него мастерами рок-культуры. Вроде суицидального Курта Кобейна, или не к ночи помянутого Башлачева. Церковь поначалу обратила внимание на схожесть рок-концертов с собраниями сектантов, но с появлением «православного рока» это внимание значительно ослабело…

В чем же секрет успеха «русского рока» как феномена, когда никаких особых музыкальных заслуг за ним не числится, и, по сути, речь идет о типичной секте? Стоит рассмотреть его общественную роль в годы, предшествующие развалу Советского Союза, в эпоху «большого хапка», о которой поэт-провидец XIX века Василий Курочкин писал: «И на каждой улице, с песнями и плясками, убивают весело, обирают ласково». Для переживших это время интеллигентов-гуманитариев, а тем паче «технарей», «русский рок» стал чем-то вроде танго «Донна Клара» для героя Бондарчука-старшего из фильма «Судьба человека»…

Не секрет, что проблема молодежи стояла перед руководством агонизирующей державы очень остро. Ранее изобретались различные комсомольские стройки, комсомольские призывы. Во время перестройки, когда стало ясно, что Союз скорее мертв, чем жив, что на комсомольскую романтику поймать уже никого нельзя, а «горячие точки» ещё только опробовали, была сделана ставка на молодёжные группировки и в частности на поклонников «русского рока». Ничто так не уводило молодежь от социального протеста, как рок-концерты. «Пускай у родителей сгорели сбережения, пускай страна влезает в неоплатные долги, пускай гибнут наука, культура и армия, пускай свирепствуют преступность и СПИД. Зато Борису Гребенщикову разрешили петь про старика Козлодоева публично!!!»

Это оказалось страшной ошибкой. Вот так «русский рок» и стал идеологическим тараном, снесшим советскую империю. Не классический антисоветизм, не полуподпольное православие, и уж не «нарождающийся российский капитализм цеховиков и фарцовщиков», а «русский рок», используя в качестве живого щита молодость, которая всегда права, открыл ворота Кремля. Очень примечательна в этом плане соловьевская «АССА», естественно, не как художественный фильм, а как социально-политический артефакт. «Перемен, мы хотим перемен»… Эти перемены к лучшему получили вечно живой Крымов и вечно живой Бананан. Среднестатистический зритель остался истекать кровью в гостиничной ванне. И до сих пор там лежит. Под песню, слава Богу, не русской, а инопланетной рокерши Жанны Агузаровой.